White Flock: Poetry of Anna Akhmatova (7 page)

Lifeless chandelier’s yellowish daze

And the flicker of elegant plates

Near the graceful hand, slightly raised.

She has caught my companion’s stare

And he smiles, with hope, full of thrill…

O, my blissful, prosperous heir,

Please be sure to read over my will.

1914

III

Майский снег

Прозрачная ложится пелена

На свежий дерн и незаметно тает.

Жестокая, студеная весна

Налившиеся почки убивает.

И ранней смерти так ужасен вид,

Что не могу на Божий дар глядеть я.

Во мне печаль, которой царь Давид

По-царски одарил тысячелетья.

1916

May snow

A see-through shroud now disperses

And melts unnoticed on the sod.

The spring, so very cold and merciless,

Is killing off each swelling bud.

So frightful of the early death

That I can’t look at God’s creation.

I feel the grief King David left, -

Millenniums of desolation.

1916

***

Зачем притворяешься ты
То ветром, то камнем, то птицей?
Зачем улыбаешься ты
Мне с неба внезапной зарницей?
Не мучь меня больше, не тронь!
Пусти меня к вещим заботам...
Шатается пьяный огонь
По высохшим серым болотам.
И Муза в дырявом платке
Протяжно поет и уныло.
В жестокой и юной тоске
Ее чудотворная сила.
 

1915

***

Why is it that you still beguile me -

As wind, stone, bird – and all the likes?

Why is that you smile on me –

With
sudden summer lightning strikes?

Don’t touch me, let’s not start anew!

I’ll
tend to my prophetic ways…

A drunken fire
staggers through

The swamp that’s
all dried up and gray.

And in a tattered scarf, the Muse

Sings
tediously and at length,

In youthful
suffering suffused

Is
all of her miraculous strength.

1915

***

Пустых небес прозрачное стекло,
Большой тюрьмы белесое строенье
И хода крестного торжественное пенье
Над Волховом, синеющим светло.
Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,
Кричит и мечется среди ветвей,
А город помнит о судьбе своей:
Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.

1914
Новгород

***

The empty skies with a transparent gloss,

The structure of the prison, large and white,

The song in the Procession of the Cross

Over Volkhov that turns blue in the light.

September’s gale strips the birches’ torsos,

Beats in the branches, hollering, irate,

This city’s still remembering its fate:

Here Martha ruled and Arakcheyev also.

1914

Novgorod

Июль 1914

I

Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.
Стало солнце немилостью Божьей,
Дождик с Пасхи полей не кропил.
Приходил одноногий прохожий
И один на дворе говорил:
"Сроки страшные близятся. Скоро
Станет тесно от свежих могил.
Ждите глада, и труса, и мора,
И затменья небесных светил.
Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат".
 

1914

July 1914

I

Smell of burning. The marshes are singeing

For four weeks,
with the peat bog dried up.

And today
even birds have quit singing

And the as
pen that shivered has stopped.

God, Himself, sees the sun with dismay

And since Easter
the drought has spread.

And a one-legged stranger today

Has appeared in the courtyard and said:

“Frightful times are upon us. Fresh graves

Will be crammed everywhere rather soon.

Death and famine will come here in waves

And eclipse both the sun and the moon.

But, no matter, our foes won’t prevail,

Not a piece of our land will be vanquished.

Virgin Mary will spread out her veil

Up above this immeasurable anguish.”

1914

II

Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит.

Над ребятами стонут солдатки,

Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,

О дожде тосковала земля:

Красной влагой тепло окропились

Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,

И голос молящего тих:

"Ранят тело твое пресвятое,

Мечут жребий о ризах твоих".

1914

II

The sweet smell of juniper flies

From the evergreen woods burning down.

Soldier boys are bemoaned by their wives

And the cries of the widows resound.

Not for nothing the
prayers were said,

Arid earth was thirsty for rain:

And the warm red liquid was spread

All throughout
the trampled plain.

The empty sky only grows heavier

And the prayer is hushed and composed:

“They have wounded your body, Savior,

And they’re casting lots for your clothes.”

1914

***

Тот голос, с тишиной великой споря,
Победу одержал над тишиной.
Во мне еще, как песня или горе,
Последняя зима перед войной.
Белее сводов Смольного собора,
Таинственней, чем пышный Летний сад,
Она была. Не знали мы, что скоро
В тоске предельной поглядим назад.

1917

***

That voice, with silence disputing,

Has triumphed a little bit more.

Like sorrow or song, in me brooding,

Is the winter before the war.

It was whiter than Smolny Cathedral,

More mysterious than Summer Garden.

And now
we recall it, ethereal,

With ultimate longing, downtrodden.

1917

***

Мы не умеем прощаться, -

Все бродим плечо к плечу.

Уже начинает смеркаться,

Ты задумчив, а я молчу.

В церковь войдем, увидим

Отпеванье, крестины, брак,

Не взглянув друг на друга, выйдем...

Отчего все у нас не так?

Или сядем на снег примятый

На кладбище, легко вздохнем,

И ты палкой чертишь палаты,

Где мы будем всегда вдвоем.

1917

***

We never quite learned to part, -

We wander slowly side by side.

Outside
it’s starting to get dark,

I’m silent, - you’re pr
eoccupied.

We’ll enter a church and we’ll see

Baptisms, marriages, mass.

A minute later, we’ll leave…

Why is everything different with us?

Or we’ll sit on the trampled snow

In a dark cemetery and sigh,

With a stick in your hand, you
’ll draw

A palace for just you and I.

1917

Утешение

Там Михаил Архистратиг

Его зачислил в рать свою.

Н. Гумилев

Вестей от него не получишь больше,

Не услышишь ты про него.

В объятой пожарами, скорбной Польше

Не найдешь могилы его.

Пусть дух твой станет тих и покоен,

Уже не будет потерь:

Он Божьего воинства новый воин,

О нем не грусти теперь.

И плакать грешно, и грешно томиться

В милом, родном дому.

Подумай, ты можешь теперь молиться

Заступнику своему.

1914

Comfort

There the Archangel Michael

Has enrolled him in his host.

N. Gumilev.

You won’t
hear from him any longer,

No more letters to save.

In the fire-embraced, doleful Poland,

You won’t find his grave.

Let you
r soul grow calm and composed,

No more loss in this war:

He’s a warrior now in God’s host,

Don’t despair anymore.

Know
, it’s sinful to mourn him today,

In the comfort of home.

He’s a patron to whom you can pray

And he’s one of your own.

1914

***

Для того ль тебя носила
Я когда-то на руках,
Для того ль сияла сила
В голубых твоих глазах!
Вырос стройный и высокий,
Песни пел, мадеру пил,
К Анатолии далекой
Миноносец свой водил.
На Малаховом кургане
Офицера расстреляли.
Без недели двадцать лет
Он глядел на белый свет.
 

1918

***

Is this why, for countless days,

In my arms
I carried you,

Is this why
your strength had blazed

Through your lively eyes of blue!

You grew slender and much taller,

Sang, and drank Madeira wine,

To the far off Anatolia,

You destroyer was assigned.

Somewhere on Malahov mound,

A young officer was slayed.

For just twenty years around,

He beheld the light of day.

1918

Молитва

Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

1915