Read White Flock: Poetry of Anna Akhmatova Online
Authors: Anna Akhmatova
I loved only her to the end,
And dawn settled up in the sky
Like an entrance into her land.
1915
Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье,
Затем что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
1915
I’ve ceased to smile long ago,
The bitter winds now chill my lips,
Another hope was just let go,
Another song was added since.
Against my will, I’ll cede this song
To people’s laughter and offense,
Because love’s silence for the soul
Is too unbearably immense.
1915
Они летят, они еще в дороге,
Слова освобожденья и любви,
А я уже в предпесенной тревоге,
И холоднее льда уста мои.
Но скоро там, где жидкие березы,
Прильнувши к окнам, сухо шелестят, -
Венцом червонным заплетутся розы
И голоса незримых прозвучат.
А дальше - свет невыносимо щедрый,
Как красное горячее вино...
Уже душистым, раскаленным ветром
Сознание мое опалено.
1916
They soar, they are somewhere mid-flight,
T
he words of love and liberation
And I’m succumbing to stage-fright,
My lips – ice cold in trepidation.
But soon, where birches, thin and humble,
Caress the windows with their leaves, -
The voice of the unseen will rumble
And roses will be tied in wreaths.
And then, like hot red wine, a light
,
So generous it’s hard to bear…
Already, fragrant winds ignite
And cause my consciousness to flare.
1916
В чудесном городе Петровом.
Лежал закат костром багровым,
И медленно густела тень.
Ты только тронул грудь мою,
Как лиру трогали поэты,
Чтоб слышать кроткие ответы
На требовательное "люблю!".
Тебе не надо глаз моих,
Пророческих и неизменных.
Но за стихом ты ловишь стих,
Молитву губ моих надменных.
1913
The breezy evening had commenced
In Petrov - such a wondrous town.
The red flame of the dawn shined down,
And shadows slowly grew more dense.
You touched my chest and then wi
thdrew,
Like poets touched the lyre once,
To hear a gentle meek response
To the demanding “I love you!”
You have no need for eyes of mine,
Prophetic and devoutly fixed.
But you catch poems, line by line,
The prayer of my haughty lips.
1913
Глухую жажду песнопенья!"
Но нет земному от земли
И не было освобожденья.
Как дым от жертвы, что не мог
Взлететь к престолу Сил и Славы,
А только стелется у ног,
Молитвенно целуя травы, -
Так я, Господь, простерта ниц:
Коснется ли огонь небесный
Моих сомкнувшихся ресниц
И немоты моей чудесной?
1913
It’s thus I prayed: “O satisfy
The deafened thirst of intonations!”
But never has the earth complied
To grant the earthly man salvation.
Like smoke from him, who couldn’t grasp
The lofty thr
one of Power and Glory,
But praying, merely
kissed the grass
And spread itself out in a hurry, -
Before you, Lord, I bow in silence:
Will heaven’s fire ever reach
The closed up lashes of my eyelids
And wondrous deafness of my speech?
1913
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, -
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвется от любви на части.
И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.
Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие - поражены тоскою...
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.
1915
In c
loseness, there’s a sacred line
That love and passion cannot cross, -
Let lips in silence merge sublime
And hearts explode from passion’s force.
Both
friendship’s powerless and years
Of fiery bliss without rancor,
When spirit’s free and never nears
Dull sensuality’s slow languor.
The ones who seek it - gaze awry,
The ones who’ve found it - lament…
By now, you’ve guessed the reason why
My heart won’t beat under your hand.
1915
Все отнято: и сила, и любовь.
В немилый город брошенное тело
Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
Во мне уже совсем похолодела.
Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.
И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани.
Закрыв лицо, я отвечала ей...
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
1916
Севастополь
All’s taken away: my love and my power.
The body, thrown into city it hates,
Finds no joy in the su
nlight. With every hour,
The blood grows colder in my veins.
The merry Muse is lately full of grief:
She looks at me and doesn’t make a sound.
She lays her head, wearing the darkened wreath,
Upon my chest, exhausted and worn out.
Each day my conscience rages in a daze:
It fumes, desiring a grand donation.
I used to answer it while covering my face…
But I’ve got no more tears or explanations.
1916
Sevastopol
Нам свежесть слов и чувства простоту
Терять не то ль, что живописцу - зренье
Или актеру - голос и движенье,
А женщине прекрасной - красоту?
Но не пытайся для себя хранить
Тебе дарованное небесами:
Осуждены - и это знаем сами -
Мы расточать, а не копить.
Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
1915
Words’ ease and freshness – is it less
For us than for an artist – vision,
For actors – voice and hand precision,
For beauties – beaut
y and finesse?
The gift you have is not from earth,
Don’t try to save it for yourself:
We are condemned – we know this well –
To squander all and not preserve.
Go forth alone and cure the blind,
In times of doubt, you will see
Your students’ scorn and mockery
And the indifference of mankind.
1915
В. А. Комаровскому
Какие странные слова
Принес мне тихий день апреля.
Ты знал, во мне еще жива
Страстная страшная неделя.
Я не слыхала звонов тех,
Что плавали в глазури чистой.
Семь дней звучал то медный смех,
То плач струился серебристый.
А я, закрыв лицо мое,
Как перед вечною разлукой,
Лежала и ждала ее,
Еще не названную мукой.
1914
To V. A. Komarovsky
This quiet April day imparted
Words full of strangeness and mystique.
You knew that I was still faint-hearted
From the distressing Maundy week.
I didn’t hear the ringing clang
That swam up high in azure glaze.
Either a copper laughter rang
Or silver tears for seven days.
Still covering my face, I cried,
As if before the parting moment
And waited for it to arrive,
Not recognizing it as torment.
1914
***
Темный город у грозной реки
И торжественной брачной постелью,
Над которой лежали венки
Молодые твои серафимы,
Город, горькой любовью любимый.
Солеею молений моих
Был ты, строгий, спокойный, туманный.
Там впервые предстал мне жених,
Указавши мой путь осиянный,
И печальная Муза моя,
Как слепую, водила меня.
1914
Next to the river, this dark town -
My blissful crib at first and then,
The marital bed where I lied down
With garlands hanging overhead,
Your youthful seraphs up above,
A town loved with bitter love.
The platform for my prayers, you
Were gloomy, quiet and austere.
My groom first came here into view
And showed my path illumined clear
And here my saddened Muse was kind
And led me forth like I was blind.
1914
II
***
Как ты можешь смотреть на Неву,
Как ты смеешь всходить на мосты?..